001 litУ каждого писателя, работающего в жанрах документальной литературы, есть свои любимые герои — не выдуманные, не созданные фантазией художника, а реальные люди, которых литератор увидел в жизни, познал в больших делах. За полвека я много написал очерков о летчиках и космонавтах, о полярниках и испытателях новой техники, о бесстрашных ученых-экспериментаторах и строителях гигантов пятилеток, но среди всех этих замечательных людей — подлинных героев нашего времени — мне по-особому дорог и люб следопыт Никита Карацупа. Теперь коммунист, полковник Никита Федорович Карацупа — Герой Советского Союза, почетный пограничник. Он прославился созданием своей особой школы воспитания следопытов и дрессировки собак. Его имя присвоено нескольким школам и пионерским отрядам. Знаменитого следопыта избирают в президиум торжественных заседаний. Его советы внимательно выслушивают солдаты и генералы.

Знаю я и помню героя-пограничника с той далекой поры, когда он только начинал свой боевой путь. Более сорока лет назад газета «Комсомольская правда», в которой я тогда работал, с особым увлечением рассказывала о молодых пограничниках, воспевала романтику службы на рубежах Отечества. Именно поэтому в один из дней «Комсомолка» командировала на Дальний Восток своих корреспондентов — Сергея Диковского и меня. Заранее было решено, что Сергей Диковский будет работать на морской границе и напишет о морских пограничниках, а я буду искать особо отличившегося «сухопутного» молодого пограничника.

К кому бы я ни обращался в Хабаровске с просьбой назвать имя комсомольца-пограничника, о котором стоило бы написать очерк, все называли имя Никиты Карацупы. И первый, кто это сделал, был командовавший тогда ОКДВА Маршал Советского Союза В. К. Блюхер. Он радушно принял спецкора «Комсомолки», высоко отозвался о работе газеты и по памяти назвал пятерых пограничников Дальнего Востока, о которых следовало бы написать. И эту пятерку возглавлял Никита Карацупа.

Заручившись столь авторитетной рекомендацией, я направился к командованию пограничных войск. Помню ту сердечную теплоту, с которой был принят посланец газеты комсомола, внимание и заботу, искреннее желание помочь литератору в его работе.

Так я очутился на границе.

Из кабины маленького грузовика, в котором я ехал, открылась широкая панорама долины желто-бурого цвета. Слева и справа ее окружали лобастые, медного отлива сопки. Долину пересекала узкая, вертлявая речка. Она и являлась естественной границей: на противоположной ее стороне земля была уже чужой. Несколько поодаль от пограничной реки поднимались мрачные глинобитные стены и башни древней крепости. А еще дальше, за крепостью, на сопках, в гуще порыжевших от солнца кустарников, пестрели фанзы, легкие домишки. Стоило посмотреть на них в бинокль, чтобы убедиться: яркие фанзы вовсе не мирное жилье, а замаскированные железобетонные доты с установленными в них пушками и пулеметами. Что же касается самой крепости, то она была превращена в шпионское гнездо. Лазутчики только выжидали удобного случая, чтобы тайком перебраться из нее через реку.

В излучине реки стояла пограничная застава. Что сказать о тогдашней заставе? Кирпичное одноэтажное здание в тени вязов, деревянная наблюдательная вышка, окопы, ряды колючей проволоки, конюшни, вольеры для собак, посыпанный песком плац, небольшой склад — вот, кажется, и все, что в совокупности составляло заставу. На ней мне предстояло провести не один день и не один месяц, ходить дозорными тропами, таиться в секретах, гоняться за нарушителями, слышать, как свистят пули и бесшумно движется по кустам и травам следопыт.

Вспоминаю, как произошло знакомство с Карацупой. В кабинете начальника заставы появился наконец тот, кого я ждал, — следопыт Никита Карацупа. Он был невысок ростом, худощав, крепок в плечах. Его чуть искривленные ноги, как у кавалериста, наполовину закрывала подрезанная ножницами потрепанная шинель. На яловых сапогах белела въевшаяся пыль. Шинель была стянута брезентовым патронташем, туго набитым патронами. Голову покрывал серо-зеленый суконный шлем с красной матерчатой звездой.

— Здравствуйте, я Карацупа. — Он крепко сжал мою руку. Голос простуженный, с хрипотцой. Кожа на лице впитала ожоги солнца, хлесткие удары вьюг и морозов, сырость затяжных дождей. В крутых бровях Карацупы, казалось, застыл гулкий ветер сопок и распадков. Литой подбородок придавал лицу особую строгость. Поражали глаза Карацупы — сурово-холодные, с металлическим блеском, настороженные. В первую же минуту встречи глаза его словно пробуравили меня, беспощадный взгляд изучающе скользнул по моей фигуре с головы до ног. По спине у меня побежали мурашки. Я понял: так Карацупа изучал незнакомого, впервые встречаемого человека, по профессиональной привычке оглядел он так и меня: кто я — друг или недруг? Начальник заставы Усанов улыбнулся и сказал:

— Это наш гость, корреспондент из Москвы. Приехал к нам тебя описывать.

Настороженный и суровый Карацупа опешил, покраснел и с удивлением посмотрел на меня, потом на Усанова.

— За что? — едва выдавил из себя следопыт.

— Отставить! — насупился Усанов. — Приказано, — деловито продолжал начальник заставы, — включить товарища корреспондента в твой наряд. Он будет помогать нести службу, — при этих словах Усанов не скрыл иронической улыбки, но сразу посерьезнел и уже назидательно закончил: — Учи корреспондента, показывай ему все, что нужно. И очень прошу, не отвечай товарищу корреспонденту так односложно, как обычно: «Все в порядке, все нормально». Ясно?

Карацупа явно растерялся. Он привык к тишине дозорных троп, к безмолвию секретов, и вдруг такое... Страдальчески посмотрев на начальника заставы, следопыт обреченно вздохнул, переступил с ноги на ногу и еще раз умоляюще посмотрел на Усанова.

— Приказ есть приказ. Исполняйте!

Карацупа подтянулся, отдал честь и, холодно посмотрев на меня, коротко бросил:

— За мной!

Началось с того, что, выйдя из кабинета начальника заставы, Карацупа повел меня в столовую. Не говоря ни слова, закончив обед, он отправился в казарму. Гитарист, сидевший у окна, почтительно встал в положение «смирно», махнул рукой, и бойцы, оборвав песню, вышли из спальни. Карацупа снял с себя одежду, скупыми, заученными движениями аккуратно положил на табуретку брюки, гимнастерку и лег на койку.

— Отдыхать! — приказал он мне. — Обязательно отдыхать! — И сразу уснул.

Я. забрался под одеяло, но уснуть не мог. Рядом лежал волновавший мое воображение следопыт, и я разглядывал его мужественное лицо. Светловолосый, с хорошо вылепленным лбом, правильным овалом лица, он сладко причмокивал во сне, чуть похрапывал и казался простым и милым деревенским парнем.

Чернобровый боец, дежурный по заставе, заметив, что я не сплю, сел ко мне на койку.

— Снимать Ингуса будете? Это вполне правильно. Только вы на самого Никиту в смысле рассказов не очень надейтесь: буркнет два слова — и весь сказ. Меня тут приспособили к стенной газете заставы, я уж просил Карацупу: «Напиши, друг, в газетку про опыт свой». А он мне: «Рано еще про опыт говорить». А в общем-то Никита — парень хоть куда, товарищ добрый и службист хороший. Что же касаемо молчания, тут осуждать его не стоит: жизнь была тяжелая у парня, лиха много видел. Сирота, беспризорничал, потом батрачил...

Усталость, обилие впечатлений взяли свое: я уснул. А около часа ночи вскочил с койки: мне показалось, что на заставе объявлена тревога. Задыхаясь, спеша и волнуясь, я натягивал брюки, накручивал на ноги портянки.

— Спокойнее, спокойнее, — услышал я ровный голос Карацупы. — Нет тревоги, дорогой товарищ. Дежурный разбудил — идем в наряд. А теперь сними-ка сапоги. Эх... — вздохнул следопыт. — Разве так наматывают портянки? Посмотри!

Карацупа разулся, сел на край койки и ловко завертел в воздухе портянкой. Проверив, как я обулся, он сунул мне ладонь за пояс и велел ослабить пряжку; потом проверил, как я надел подсумок и держу винтовку.

— Успех операции начинается в казарме, — с неожиданной словоохотливостью сказал Карацупа. — Плохо обуешься — ноги собьешь. Мелочей нет у нас. Кому, может, ерундой покажется, мелочью — поесть или не поесть перед выходом в наряд. А от этого станется, что плохо будешь ночью видеть.

Так я начал свою службу на границе под командованием следопыта Никиты Карацупы. Не сразу, но и я стал понимать тайны следов и передо мной открылся мир неслышимых звуков. Это так важно — увидеть своими глазами, как, опустившись на землю и приложив к ней ухо, Карацупа чутко улавливал далекие шаги, разбирался в сонме звуков, как жестами объяснялся он с Ингусом — своим четвероногим другом и верным помощником, и овчарка, похожая на волка, мгновенно выполняла приказы своего хозяина. Я учился видеть невидимое, замечать обломанную ветку, примятые стебли трав и выяснять, кто же прошел: человек? Зверь? Птица? И во всех случаях учителем был Карацупа. Я видел его в деле, в той боевой повседневности, которая требовала от пограничников бдительности, готовности к бою.

Оказывается, Никита Карацупа мог толково и просто объяснять и вести обстоятельный разговор, если считал его нужным и полезным.

Я понемногу постигал пограничную науку, ходил в наряды, но ничего из ряда вон выходящего не случалось.

Однажды нас снова среди ночи поднял голос дежурного.

Карацупа первым вышел из казармы. Вскоре мы были в кабинете начальника заставы. Выстроив в шеренгу бойцов, Карацупа отрапортовал Усанову:

— Наряд готов к выходу на границу.

По едва заметной тропе, проложенной в кустарниках, мы пошли от заставы по долине к сопкам. Впереди бежал Ингус, за ним шел Карацупа, потом я, за мной — бойцы. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я уже различал кустарники, силуэты пограничников. За рекой., в крепости, уныло тявкали собаки. Ветер доносил из-за глинобитных стен запахи кухни и свалки.

Идти было трудно. Но главное по-прежнему заключалось в другом: если во время движения вдруг хрустнет ветка, то в этом был повинен лишь я; если отлетел в сторону от сапога камень, или шуршал гравий, или шелестела трава, то лишь по моей милости... Остальные бойцы, как мне казалось, не шли, а словно бы бесшумно пролетали над землей, как тени.

После каждого шороха, треска или стука Карацупа мрачно останавливался и чутко прислушивался. Пограничник молчал. «Уж лучше бы поругал...» — снова и снова думал я.

Через восемь километров я почувствовал слабость. Сердце билось часто и сильно. Ноги подкашивались, в желудке сосало, в висках стучали какие-то медные молоточки. А Карацупа шел без устали, легко, спокойно. «И так он ходит день за днем, — невольно подумал я с восхищением, — ходит не пять и не десять, а по двадцать и даже по тридцать и пятьдесят километров!»

Карацупа иногда останавливался, нетерпеливо поджидал, когда я отдышусь, и снова шагал вперед. И опять маячила передо мной его коренастая спокойная фигура.

Ингус бежал впереди. Порой он останавливался, нюхал воздух, прислушивался. Карацупа замедлял тогда шаг и тоже прислушивался.

Охватив широкой дугой часть долины и сопок, мы подошли в темноте к бревенчатому мостику. Ингус сделал стойку. Понюхав воздух, овчарка чуть слышно фыркнула. Где-то далеко квакали лягушки.

Карацупа слушал и вглядывался в скрытую тьмой сторону, где лягушачий хор нарушал сонную тишину. Следопыта явно заинтересовали лягушачьи переговоры. Он лег на землю, приложил ухо к камням. Я последовал примеру Карацупы и тоже припал к земле. Камень резал ухо, но ничего не было слышно, кроме кваканья лягушек.

— Нарушитель идет... — прошептал Карацупа.

— Где? — заволновался я,

Боец, лежавший рядом, коснулся своими горячими губами моего уха, накрыл наши головы шинелью и чуть слышно прошептал:

— Тише!..

Карацупа вскочил и, на ходу что-то шепнув Ингусу, поспешил за ним.

На бегу Карацупа успевал осматривать окропленные росой кусты. Иногда он нагибался, что-то искал в траве, ложился на землю и вновь «прослушивал» ее.

Следуя за Карацупой и Ингусом, мы вышли к ручью. Здесь след нарушителя исчез в воде. Карацупа перенес Ингуса на руках через ручей, опустил на землю и приказал ему обнюхать камни. Следа не было. Ингус, натянув поводок, повел Карацупу вверх по течению. Прошли несколько десятков шагов, и собака встревожилась: она снова взяла след. Ингус потянул в сторону от ручья, к покрытому туманом лугу.

Высокая, с серебристым отливом, трава словно застыла — такой был безветренный час. Карацупа забрался в траву, присел и снизу и сбоку посмотрел на тускло освещенную зарождавшимся утром долину. По сильной росе причудливыми мазками тянулась прерывистая темная полоса.

Следы!

Казалось, что по лугу прошел конь, причем шел он не от границы в наш тыл, а, наоборот, из тыла к водному рубежу. Не сбежал ли из табуна колхозный коняга? Но ближайший колхоз находился далеко, да и конь как-то очень странно шел к реке. Заподозрив что-то неладное, Карацупа достал из кармана сантиметровую ленточку и измерил вмятину.

— Что-то уж очень легкий конь... — в раздумье произнес Карацупа. — Задние ноги у него почему-то отстают от передних. Цирк...

По следу коня наряд подошел к старому дубу. Здесь конь зачем-то остановился, и тут мы все обнаружили странность: задние ноги коня стояли неподвижно, а передние беспокойно передвигались из стороны в сторону. Еще одну деталь приметил Карацупа: конь сорвал дубовые листочки. Но почему он не щипал траву, да такую росную и сочную, которой было столько вокруг?

С помощью увеличительного стекла Карацупа осмотрел сорванный «конем» лист и обнаружил на нем отпечаток пальцев человека. Сомнений не оставалось: никакого коня не было, со стороны границы шли два нарушителя, обутые в специальные сапоги с подковами, которые были приклепаны так, что от них оставался след, будто «конь» шел не вперед, а назад, в обратную сторону. Держась друг за друга, нарушители двигались в наш тыл, а след от их «копыт» показывал, будто они держали свой путь к границе.

Началась погоня. Ингус бежал что было сил. За ним поспевали бойцы наряда. Через несколько минут погони «конь» был пойман. Вернее сказать, пограничники схватили его передние копыта.

Перед нами предстал здоровенный парень, который, не сопротивляясь, поднял руки и пошел навстречу Карацупе.

Обыскав лазутчика, выбросив из его карманов револьвер, нож, баночки с ядом, пачки денег, Карацупа сурово спросил задержанного:

— Где второй?

Парень сделал вид, что не понимает вопроса, пожал плечами: дескать, о каком втором идет речь?

Приказав двум бойцам конвоировать нарушителя, Карацупа бегом устремился за Ингусом. А собака так и рвалась вперед, тянула за собой пограничника. Сначала она ворвалась в кусты, но там никого не было. Ингус побежал дальше. И снова прорвался через заросли: второй лазутчик мчался напролом.

Следопыт разгадал хитрость нарушителей: как только они почувствовали приближающуюся погоню, один из лазутчиков нарочно сдался в плен пограничникам и тем самым задержал их, пытался сбить с толку, уверить, что границу нарушил он один и никакого второго человека с ним не было. Этим он, конечно, помог своему напарнику, и тот сломя голову помчался через заросли.

Ингус, точно следуя по следам убегавшего нарушителя, вывел Карацупу к заросшему камышами озерку. Разгоряченная бегом овчарка хотела с разбегу прыгнуть в воду, но Карацупа удержал своего четвероногого друга. Ему важно было заранее представить себе, куда исчез лазутчик. Он, наверное, переплыл озеро, и следы его нужно искать на противоположном берегу.

Следуя за Иыгусом, Карацупа обежал вокруг озерка, но следов не обнаружил, они словно оборвались в том месте, где вторые «ноги» вошли в воду.

Водная гладь озерка была тиха и спокойна. Только в одном месте зоркий глаз следопыта приметил торчащую из воды камышинку. От нее шла едва приметная рябь. Камышинка чуть вздрогнула и застыла. Но ветра не было, и течения в озерке не чувствовалось, да и рыбы большой не водилось...

Карацупа спустил с поводка Ингуса, приказал ему плыть к загадочной камышинке, невинно торчавшей над водой. Ингус, выражавший все признаки крайнего нетерпения и злости, бросился в воду, и через минуту камышинка резко качнулась и стала вырастать. Из озерка вылез промокший человек, он с силой отбивался от вцепившегося в него Ингуса. Нарушитель выплюнул изо рта дыхательную трубку с нацепленной на нее для маскировки камышинкой и закричал:

— Уберите дьявола!

Карацупа отозвал Ингуса, ласково погладил его, а нарушителю приказал выбираться из воды.

Теперь «конь» оказался в собранном виде. У второго лазутчика нашли оружие, топографические карты, таинственный шифр, остро отточенный нож, ампулы с ядом.

В тот день, когда я стал свидетелем и участником задержания лазутчиков, добравшись до койки в казарме, я долго не мог успокоиться и все думал о школе пограничной жизни, великой и мудрой школе. Плеск речных струй, чуть слышный треск валежника, далекий шум осыпающихся песков в распадке открывали мне другую, невидимую жизнь, полную загадок, опасностей и тревог.

Узнал я и «секреты» лягушачьего кваканья. Лягушки возле самого зверя молчат, а квакают только, когда он поодаль. Человека они встречают молчанием, но стоит ему отойти, как они сейчас же подают голос. Так образуется своеобразная звуковая дорожка из лягушачьих голосов.

В суровой жизни границы, в которую я входил день за днем, месяц за месяцем, я открывал для себя и черты характера следопыта, и особенности его жизни. Все, что я раньше о нем слышал, представало делом: я видел, как он несет службу, как занимается с Ингусом и учит молодых бойцов, как радуется и грустит, мечтает и вспоминает то горькое время, когда был батрачонком.

Боевые команды обретали глубокий смысл. Я видел, как короткая, словно винтовочный выстрел, команда «В ружье!» поднимала ночью заставу и бойцы, мгновенно разбирая оружие, седлали коней и тут же исчезали во тьме. Команда «Стой! Руки вверх!» раскрывалась суровыми картинами столкновений с нарушителями, схватками и погонями. В каждом таком случае, познавая законы границы, я видел, как Никита Карацупа ходил десятки километров, стрелял на скаку, беззвучно лежал в секрете. И все, что он делал, — делал молча, спокойно, уверенно и так просто и скромно, словно не было ни риска, ни смертельной опасности.

По мере того как увеличивался список задержанных лазутчиков, враги, засевшие в крепости на той стороне реки, разрабатывали планы, как им избавиться от Карацупы и его Ингуса. В следопыта стреляли, на него набрасывали лассо, соблазняли драгоценностями и женщинами. Бандиты переходили границу только для того, чтобы, выследив, когда появится вблизи реки Карацупа, броситься на него и убить. Но все ухищрения и коварные замыслы рушились. Следопыт продолжал мужественно нести свою опасную, такую важную для Родины службу.

Я много думал о том, что сделало Карацупу Карацупой. Решающее значение имело классовое самосознание следопыта. Он, батрачонок, познавший на себе тяготы и своевольство куркулей, участвовавший в борьбе с кулачеством во время коллективизации, ясно представлял себе врага за кордоном. Комсомолец, ставший коммунистом, с особой остротой ощущал реальную опасность для Страны Советов, притаившуюся за глинобитными стенами таинственной крепости на том, чужом берегу. А те коварные ухищрения, к которым прибегали враги, те потери, которые несли пограничники, те могилы, что свято охраняются на границе, вызывали чувство ненависти к врагу, выковывали волю к победе, железный характер.

Конь, собака, винтовка, маузер — вот, кажется, и все, чем располагал в те далекие годы Карацупа. Ни вертолетов, ни вездеходов, ни широко разветвленной связи, ни радиосредств, ни приборов ночного видения, ни локаторов — ничего тогда не было из комплекса новейших технических средств, приданных пограничникам. Следовательно, чрезвычайно возрастали роль и ответственность пограничника — его мастерства, опыта, политической зрелости, классового сознания. Ведь иногда Карацупе приходилось одному решать сложнейшие задачи, которые ставились обстановкой на границе.

Забегая вперед, скажу: Никита Федорович Карацупа за долгие годы своей службы на границе задержал 467 нарушителей и уничтожил в боях 129 злейших врагов нашей Родины. В Музее пограничных войск создан специальный стенд, знакомящий посетителей с подвигами Героя Советского Союза Н. Ф. Карацупы. Стенд позволяет увидеть, как следопыт проводил многие сложнейшие операции до и после Великой Отечественной войны. Он гнался за нарушителями в тайге и горах, обнаруживал следы выброшенных на парашютах лазутчиков, пробирался по тигриным тропам в чащобе уссурийской глухомани. Погони, схватки, засады... Об одной операции я хочу рассказать подробнее. События происходили в то далекое время, о котором я уже говорил, начиная рассказ о пограничнике.

Темной ночью, получив задание проверить отдаленные «точки», Карацупа осторожно пробирался с Ингусом по дозорной тропе. Он уже был далеко от заставы, не было видно ни реки, ни огней чужой крепости. Только черные кусты вокруг, обомшелые камни да расползающаяся под ногами грязь. Казалось, все вокруг было спокойно, ничто не предвещало беды. И вдруг Ингус сделал стойку. Карацупа прислушался. Лил дождь, шумели кусты. Ни одного вызывавшего опасение звука. Ингус принялся обнюхивать землю. По состоянию собаки Карацупа понял: Ингус нашел след. Тогда Карацупа зажег следовой фонарик и, припав к земле, чтобы не быть замеченным, осветил ближайший куст. Кто-то потревожил его ветки. Кто? Кабан? Олень?.. Луч света скользнул по земле. Показался отпечаток не то конского копыта, не то сапога, подкованного металлической подковой. И тотчас в белом кружочке света появился след мягких сыромятных постолов. Тут уж сомнений не оставалось: прошли люди.

Ингус нервничал, не давал покоя своему хозяину, тянул за поводок. Но прежде чем начать погоню, важно было побольше узнать о тех, кто шел от границы в тыл.

Никита согнулся над размокшей землей и стал обшаривать ее лучом фонарика. Открытия последовали одно за другим: следы от копыт оказались вовсе не конскими, а от специальных копыт-сапог; тут же остались отпечатки подошв чьих-то тяжелых ботинок, а рядом с ними месили грязь спортивные туфли. Вывод напрашивался сам: границу нарушила банда, которая спешила в наш тыл.

Кто они, нарушители? Пришлось заняться определением размера каждого шага, формы отпечатков стопы, чтобы выяснить численность только что проникшей на нашу территорию банды.

Тут не обошлось без увеличительного стекла и сантиметровой ленточки. Под дождем, в темноте, Карацупа измерил следы и выяснил: нарушители оставили после себя так называемую прямую «линию походки» — верный признак того, что прошли охотники или военные. Только люди, которые много ходят и хорошо натренированы, выносят ногу прямо перед собой и четко ставят ее на землю. Так могут ходить бывалые охотники. Но что им делать глухой осенью в пограничном районе, да еще в пору, когда окончился охотничий сезон? Конечно же прошли не охотники, шли военные. Правда, они очень старались скрыть свою принадлежность к армии и заменили военную обувь охотничьими постолами, спортивными туфлями, ботинками и даже галошами.

Итак, шли военные. Сколько их? Куда держат путь? Несут ли они тяжести?

Еще в учебном подразделении Карацупа узнал многое о следах и запахах, о «линии походки», об особенностях отпечатков ног человека. Знал Карацупа и о том, что при медленной ходьбе длина шага человека равна семидесяти — семидесяти пяти сантиметрам. Когда человек идет обычным, так называемым деловым шагом, то длина шага измеряется уже восемьюдесятью, а при скорой ходьбе даже девяноста сантиметрами. А тут средняя длина шага прошедших нарушителей превысила сто сантиметров. Значит, нарушители бежали. Вернее, сначала лазутчики шли медленно, очень осторожно, потом ускорили шаги, а затем побежали.

Многое уже узнал Карацупа о неведомых ему нарушителях, но каждый из них имел еще свои неповторимые признаки, как неповторимы отпечатки пальцев человеческих рук. Запоминая особенности следов от сапог, башмаков или постолов, Карацупа мысленно пересчитывал их. Получалось что-то уж очень много: вот отпечаток подковки с приплющенной шляпкой гвоздя, вот рубец от пореза на гладкой подошве постолов, вафельная поверхность галоши, шипы спортивных туфель... Десять человек!..

Ночью, под дождем, вдали от заставы и один с собакой против десяти лазутчиков — было о чем подумать... Если бежать к ближайшему посту за подмогой — упустишь время, банда исчезнет, дождь смоет следы. Решать сложнейшую задачу нужно было одному, без чьей-либо помощи, и решать точно, наверняка. Велик был риск вступать одному в бой против такой силы: убьют, бросят в кусты, а сами скроются...

Очутившись в сложнейшей обстановке, Карацупа имел в своем распоряжении маузер и, что особенно важно, Ингуса. Рассчитывать приходилось на свои силы.

В такие мгновения раскрывается характер человека. На поверку выходило все: чему учили, как жил...

— Вперед! — приказал себе Карацупа и начал погоню.

Лазутчики ушли далеко. Бежать пришлось долго. Через час Карацупа заметил, как изменилась «линия походки» нарушителей: она утратила свою четкость, стала изломанной. Устали, нервничают. Правда, изломанная походка бывает еще у стариков и очень грузных людей и, кроме того, у носильщиков тяжестей. Нечего было и думать, будто все нарушители — старики или очень тучные люди. Вернее всего, бандиты несли тяжести. Это было на руку Карацупе: носильщики не смогут долго бежать и скоро выбьются из сил. Они обязательно потребуют отдыха, а на привал уйдет время. Кроме того, носильщики не так уверенны при схватке и им труднее обороняться.

Стараясь мысленно представить себе тех, с кем ему придется помериться силами, Карацупа не исключал возможности, что в банде есть и старик, какой-нибудь знаток здешних мест. Но в таком случае он должен находиться впереди «группы прорыва», а вот след показывал иное: впереди банды шел не старик, а невысокого роста, крепкий, волевой офицер средних лет. Следы от его сапог выделялись четкостью, хорошо вырезанными краями и глубокими вмятинами от каблуков. Шаг у главаря был твердый и короткий, как у невысокого роста людей, привыкших к ходьбе. Главарь шел налегке, наблюдая за каждым сообщником. Он иногда пропускал вперед всю банду, останавливался: нет ли погони? Успокоившись, занимал свое место.

Но шел и старик: он замыкал шествие. Идти ему было нелегко, и он опирался на трость. При скорой ходьбе человек обычно ставит трость рядом с носком каждого второго шага правой ноги; усталые и нервные люди, особенно в пожилом возрасте, «частят», втыкают трость торопливо, наваливаются на нее и с усилием выдергивают затем из земли. Так было и со стариком.

Естественно возникал вопрос: зачем нужен бандитам старик? Он явно не проводник и не главарь. Не является ли он главным нарушителем, ради «доставки» которого в советский тыл предпринята операция «прорыва», а вся банда — его телохранители? От этой мысли пришлось отказаться и прийти к другому выводу. «Старого человека, — решил Карацуна, — взяли с собой как «обманку». В случае обнаружения шайки и начавшейся погони его бросят». Пока пограничники будут заниматься со стариком, банда скроется. Что касается трости, то она наверняка «хитрая», стреляющая: в ней спрятано огнестрельное оружие.

Теперь самым важным становился вопрос: куда направляется банда? Мысленно представив себе местность, Карацупа решил, что, как и в ряде других подобных случаев, нарушители стремятся выйти к железнодорожной станции, вернее сказать, они метят добраться до рельсового пути, а затем незаметно пробраться и к самой станции. Дорог к станции несколько, одна другой сложнее и опаснее для лазутчиков. Банда состоит из военных, и они-то, конечно, заранее изучили пограничный район и знают: левый фланг для них недосягаем, там цепочкой стоят доты, защищенные окопами, рядами колючей проволоки и «точками» армейской охраны. На правом фланге тоже стоят в удалении доты. В сущности, есть один путь — через Глухую падь, по камням, среди скал в мрачном ущелье, которого боятся не только люди, но даже звери. И тем не менее Карацупа решил, что как бы ни пугала Глухая падь, но военные попытаются прорваться в наш тыл именно этим путем. Собственно, иного выбора у них и не было. А это открывало Карацупе возможность пойти банде наперерез через Дикое болото.

В свое время по приказу командования Карацупа специально изучал Дикое болото, искал кабаньи тропы и с большим трудом обнаружил места, которые позволяли, прыгая с кочки на кочку, цепляясь за кусты, пускаясь в брод, форсировать преграду. Следопыт исключал возможность движения банды через Дикое болото, — если она и направится этим путем, то обязательно завязнет в болотной жиже. Пройти здесь мог только он один, но это означало огромный риск: достаточно неверного шага во тьме — и болото засосет...

Что делать? Какое принять решение? Все мгновенно взвесив, Карацупа прекратил преследование банды по ее следам и круто повернул в сторону Дикого болота. Этому воспротивился Ингус. Он, видимо, решил, что хозяин ошибся, потерял след, и решительно потянул поводок. Карацупа успокоил собаку и побежал с ней к болоту.

Дождь утих, но гудел ветер. Туман скрывал камыши на болоте. С трудом отыскав кабанью тропу, Карацупа побежал по ней, но быстро осекся: ноги тонули в жиже, цеплялись за траву и корневища. Пришлось перейти на быстрый шаг. Ингус задыхался. Карацупа и сам устал, чувствовал, как учащенно бьется его сердце. Даже тужурка стала казаться непомерно тяжелой. Пришлось пожертвовать кожаной тужуркой. Вскоре следопыт сорвал с себя и шерстяную фуфайку, выбросил из карманов даже перочинный нож. Легче не стало. Совсем выбилась из сил собака. Карацупе пришлось подхватить на руки измученного Ингуса. Прижимая его к груди, следопыт тяжело шагал по болоту. Дождь припустил с новой силой, слепил глаза, по лицу хлестали камышовые стебли.

Сил становилось все меньше, и Карацупа вынужден был сделать короткую остановку. Он опустил овчарку на болотистую землю, погладил и что-то шепнул на ухо Ингусу. Собака прижалась к ноге хозяина. Они стояли во тьме под дождем в камышовых зарослях, и только стук их сердец нарушал тишину Дикого болота.

— Вперед! — снова приказал себе Карацупа и, тяжело передвигая ноги, тронулся в путь.

Расчеты оправдались: Карацупа добрался до горловины Глухой пади, как только там же прошла измученная трудным переходом банда. Карацупа прежде всего пересчитал следы: все были вместе, все десять человек. Никто не отстал, никто не свернул в сторону.

Теперь Ингус принялся за свою привычную работу: он обнюхал следы, узнал их, дал понять Карацупе, что они на верном пути, и потянул за поводок. А идти пограничнику стало совсем трудно. Он обессилел и с трудом дышал. Пришлось сбросить и сапоги с портянками. Ногам стало легче, и шаг стал бесшумнее, но невидимая тяжесть сильнее давила на грудь и спину. В голове что-то глухо стучало, тикало, перед глазами возникали круги, но нужно было заставлять себя передвигать ноги и двигаться вперед с прежней осторожностью, чтобы ни одним звуком, ни одним опрометчивым движением не выдать своего присутствия.

На что надеялся Карацупа? О чем он думал? Какие строил планы?

Догнав банду, Карацупа решил главную задачу — вышел на самих нарушителей и теперь при всех случаях, даже не вступая в бой, он не упустит их из поля зрения. Нарушителям не уйти. Карацупа рассчитывал и на то, что с момента его выхода с заставы прошло много времени, к условленному часу он не вернулся и теперь его должна разыскивать «тревожная группа». Но когда она подоспеет? Не ждать же подмогу... Что, если... Карацупа уже задерживал в одиночку группы в три и даже пять человек. А здесь — десяток...

Переход через Глухую падь измотал и нарушителей. Они давно сменили бег на «затянувшийся шаг», делали остановки. Настала минута, когда Карацупа услышал впереди тяжелое дыхание людей, шарканье ног, обрывки проклятий. Банда была уже рядом. Взять ее можно было только хитростью. Выждав удобную минуту, босой, без куртки, исхлестанный ветром, весь мокрый от дождя, Карацупа сделал глубокий вдох, спустил с поводка Ингуса, выхватил маузер и бросился к банде:

— Стой! Руки вверх!

Не давая опомниться бандитам, следопыт закричал:

— Загаинов, заходи справа! Козлов, Лаврентьев — слева! Остальным бойцам на месте! Окружай, Ингус! Бери, ату!

Все было так неожиданно, что бандиты заметались. Главарь, как самый опытный, тотчас юркнул в кусты, но в ту же минуту взвыл: Ингус сбил его с ног и прокусил руку. В следующую минуту Ингус повис на спине другого нарушителя.

Бандиты не могли разобраться, откуда свалилась на них такая напасть. Кто командует пограничниками? Где они находятся и сколько их? Еще невидимый нарушителям, Карацупа приказал им бросить оружие и поднять руки. Для проверки выполнения приказа он присел книзу и увидел силуэты нарушителей. Растерянные, они боязливо тянули руки вверх, озирались по сторонам.

Небо и земля вдруг засверкали лунным светом: тучи разошлись и месяц взглянул на долину. Карацупа, промокший до нитки, сверкал лунным серебром и казался каким-то фантастическим существом. Он вышел к банде с поднятым маузером. И по его приказу на землю полетели кинжалы, банки с опиумом и ядом. Но главарь, разгадав хитрость Карацупы, упал на землю, и потянувшись за пистолетом, закричал:

— Бей его!

Плохо пришлось бы следопыту, не будь рядом Ингуса. Сильным прыжком он бросился на главаря, вцепился ему в шею, и тому оставалось только просить пощады.

— Поднять руки! Построиться!.. — охрипшим голосом приказывал следопыт.

— Обманывает!.. — завопил старик. — Обманывает... Бей его! Души...

В старика Карацупе стрелять не пришлось: его сбил с ног Ингус.

— Кто нарушит мой приказ — застрелю! — крикнул разъяренный Карацупа. Он был в ту минуту так страшен, что никто и не стал ему перечить.

А по Глухой пади, ломая кусты и осыпая камни, бежали на выручку Карацупе бойцы тылового дозора. Как и рассчитывал следопыт, долгое отсутствие его вызвало на заставе тревогу и на подмогу был выслан наряд.

— Загаинов, дорогой! Заходи вперед! — крикнул что было силы повеселевший Карацупа. — Бери их в кольцо, окружай!

При свете луны нарушители увидели не одного Карацупу, а целый пограничный наряд. Сопротивляться было бессмысленно, и нарушители, подняв руки, поплелись под конвоем на заставу.

Карацупа взял на руки Ингуса и, прижимая его к своему телу, устало пошел за колонной. Вдруг Ингус встрепенулся и лизнул щеку следопыта. Карацупа прислушался: невдалеке слышался перестук копыт, дыхание коней, на полном скаку к пограничникам спешили всадники. Взлетела к небу сигнальная ракета, и ее пиротехнический свет слился с ярким светом луны.

Только ли тогда рисковал своей жизнью Карацупа? Только ли тогда провел он дерзкую операцию, вошедшую в историю пограничных войск? Вся его жизнь — на дозорных тропах, в секретах, в суровых походах по сопкам и тайге, по ручьям и болотам. Опасность? Да, жизнь его — риск, опасность, дерзание. Ответственность? Да, величайшая! Ответственность за границу Родины, за ее мир, покой, за труд своих земляков. Один неверный шаг, упущенное мгновение — и враг, хитрый и коварный, проникает на родную землю. Поэтому в стране так и ценят воинов в зеленых фуражках, — на них можно во всем положиться. Они выполняют свой долг до конца, до последней кровинки. Не дрогнут, не отступят и не упустят.

Не могу не повторить цифру 467 — столько задержал Никита Федорович Карацупа нарушителей. Трудно представить себе все бесконечные погони, засады, схватки, которые скрываются за этой феноменальной цифрой. Еще более разительная цифра — 129 — стольких нарушителей Н. Ф. Карацупа вынужден был уничтожить в боях на границе. Тут я должен сделать пояснение. По установившимся на границе законам и правилам пограничник не должен уничтожать нарушителя: он обязан доставить его живым на заставу. Это очень важно — живой лазутчик: это тот «язык», который расскажет о том, кто его засылал, какие давали ему задания, с кем он должен был держать связь. Но у этого закона есть исключения: если враг угрожает жизни пограничника, если пограничника готовы схватить и унести за кордон, — только в таких, самых исключительных, обстоятельствах разрешается пустить в ход оружие. Сколько же раз над головой Карацупы нависала смертельная опасность, если он вынужден был 129 лазутчиков уничтожить в кровавых схватках!

В годы Великой Отечественной войны почетный пограничник коммунист Никита Федорович Карацупа выполнял особо важные задания командования. После Победы над врагом участвовал в восстановлении западной границы. Со своей спецгруппой следопытов Карацупа появлялся там, где требовалось увидеть невидимое, обнаружить затерянные следы, выискать притаившихся фашистских последышей.

Разительно изменилась техника в пограничных войсках: Карацупу с его боевой группой не раз доставляли к месту событий на самолетах и вертолетах, в ход пускались новейшие технические средства связи и обнаружения нарушителей.

После войны я не раз бывал у Карацупы на границе, — он окреп, раздался в плечах, засеребрились его виски, взор стал более суровым и строгим, а тело усыпано шрамами. Как и прежде, Карацупа неразговорчив, — граница требует безмолвия. Но как интересно, ярко и точно ведет он занятия, сколько приводит он примеров (их в его памяти множество)!

Сотни раз смотрел Карацупа в глаза смерти. Сотни раз был он на грани гибели, но не уходил с границы, продолжал свое дело. И по его стопам пошел в дозор сын Анатолий — он тоже стал пограничником.

Вовек не забыть мне тот день, когда после поступления в пограничное училище Анатолий Карацупа принимал присягу. Гремел оркестр. Шелестели боевые знамена. Генералы произносили напутственные слова. Молодые, полные сил и дерзания, будущие воины границы произносили клятву-присягу. И тогда встретились отец с сыном. Никита Федорович, в форме полковника, сверкающий орденами и медалями, принимал присягу у сына. Я смотрел на них и думал о преемственности традиций, об эстафете подвигов, о великом долге коммунистов, который так ярко и полно выражен в одной лишь семье Карацупы.


автор: Евгений Рябчиков

Герб ПС ФСБ РФГерб ПС ФСБ РФ